Дневник Дома Поэта 1932 г.

55. 29/IV 1932 г.

В этот период Илья писал книгу о "Канунах". Это был ряд набросков и настроений первого года войны, со всею чудовищностью и ложью, которая тогда уже начинала кристаллизоваться в атмосфере и личностях. Отсюда тот ряд странных образов, которыми обновили стихи модернисты французские поэты - Аполлинер, Макс Жакоб и другие. К ним непосредственно примыкал и Илья Эренбург. Как-то раз, проходя около Трокадеро, я стал думать об этих же темах и у меня сложилась пародия на Эренбурга "Серенький денек", которой эпиграфом могли бы служить знаменитые строчки:

День прошел весьма обыкновенно.
Облака сидели на диванах...

Стихи были проникнуты "урбанизмом" и начинались так:

          Грязную тучу тошнило над городом.
          Скользили калоши, чмокали шины.
          Шоферы ругались, переезжая прохожих.
          Сгнивший покойник во фраке
          С соседнего кладбища
          Насиловал девочку... Плакала девочка.
          Старый слепой паровоз
          Кормил чугунною грудью
          Младенца Бога.
          В яслях лежала блудница и плакала.
          А в райской гостиной, где пахло духами
          И дамскою плотью
          А святая привратница
          Туалетного места, варила для
          Ангелов суп из старых газет.
          "Цып-цып-цып, херувимчики,
          Цып-цып-цып, серафимчики.
          Брысь ты, архангел проклятый,
          Ишь, отдавил Серафиму хвостик копытищем..."

Стихи были встречены хохотом. Одна Маревна была в серьезном восторге и сказала: "Как хорошо, Макс, что ты начал писать, наконец, тоже серьезные, настоящие стихи. Очень хорошо".

Павел Павлович фон Теш

М. Волошин. Одесса. 1919.

Екатерина Федоровна Юнге (урожд. Толстая, 1843-1913), художница и мемуаристка

56. 30/IV 1932 г.

Илья ее осадил каким-то саркастическим замечанием, заметив ей, что это не серьезные стихи, а пародия на его стихи, так что она не продолжала своих восторгов. Война и ее постоянный аккомпанемент в газетах начинали действовать удручающе на психику. Из французов я очень часто виделся в ту зиму с Озанфаном. У него была хорошая...

57. 2/V 1932 г.

В один из последних дней моего пребывания в Париже Александра Васильевна Гольштейн (Баулер) позвала меня в свой крошечный кабинет, с маленьким письменным столом, где происходили все гениальные беседы, и начала длинный разговор, из которого я с трудом понял, что она считает, что у нас с Марией Самойловной Цетлин роман, и...

58. 5/V 1932 г.

Вспоминая последние недели, проведенные в Париже, я замечаю, что у меня вовсе не было тоски расставания с Парижем. Хотя я должен был предвидеть, что еду в совершенно неизвестное, но не предвидел Революции и того, что на много лет, вне своей воли, застряну в России, - а это-то именно и случилось со мной. Мой отъезд был решен...