Дневник Дома Поэта 1932 г.

37. 8/IV 1932 г.

          После окончания чтения я чувствовал себя героем вечера. Ко мне подошел командир транспорта: - Вы наверное, не имеете у нас, где поспать. Я свою каюту уже уступил Владимиру Митрофановичу. Но там есть еще кушетка. Если Вы ничего не имеете против, то я буду очень рад предложить воспользоваться ею.
          Я, конечно, только обрадовался, получив на эту ночь Пуришкевича в полное свое распоряжение. Мы с ним проговорили если не всю ночь, то по крайней мере полночи.
          Меня очень интересовали его взгляды: - Я знаю, Владимир Митрофанович, что Вы были постоянно монархистом. Но теперь - в настоящую минуту (июль 1919) - неужели Вы настаиваете на возвращении к власти династии Романовых?
          - Нет, только не эта скверная немецкая династия, которая давно уже потеряла всякие права на престол.
          - Но кто же тогда?
          - В России сохранилось достаточно потомков Рюрика, которые сохранили моральную чистоту рода гораздо более, чем Романовы. Хотя бы Шереметевы!
          Он не назвал только, кого из Шереметевых он имел в виду.
          На следующее утро мы были в Новороссийске. Вся гавань была полна французскими и английскими военными судами, сплошь покрытыми флагами - флот праздновал заключение мира с Германией. Я так далеко за эти годы отошел от военных настроений, что понял, но не почувствовал этого события, которое для меня столько лет было целью всех мечтаний и ожиданий, но я был в настоящую минуту слишком занят текущим...
          Я шел вдоль главной улицы Новороссийска по Серебряковской и мне кто-то сказал: "А как же Вы доберетесь до Екатеринодара? Туда ведь с большим трудом впускают и официальная процедура очень длинна и канительна?"
          В это время я поднял глаза, и взгляд мой упал на дощечку: Комендант города 3-4. Я прекрасно понимал, что разрешение въезда в Екатеринодар зависит вовсе не от этого коменданта, а от железнодорожного. А чтобы увидеть его, надо ехать на вокзал, отстоящий от города версты три. Но у меня за эти дни создалась привычка объяснения с комендантами. Поэтому я завернул в комендатуру и вызвал адъютанта. Я был уже настолько опытен, что знал эти приемы. Ко мне вышел молодой офицер и сказал: "Час приема уже кончился. Комендант занят и сегодня никого ни по каким делам не принимает".
          - Я прошу Вас только доложить ему мое имя: скажите, что с ним хочет говорить поэт Максимилиан Волошин.
          Через несколько минут офицер вернулся торопливым шагом: "Господин комендант просит Вас к себе". По его тону и интонации я понял, что коменданту почему-то очень важно видеть меня. Может быть, гораздо важнее, чем мне его. В полутемной комнате я увидел пожилого полковника, который сделал несколько шагов мне навстречу. Лицо его было мне совершенно незнакомо.
          - Вы поэт Волошин? Вы меня совсем не знаете. Но три месяца назад мы жили на одной улице. Вы жили тогда на Нежинской улице, дом №36. Я уехал из Одессы с эвакуацией французов. А семья осталась. Ради Бога, расскажите, что там творилось после. Я знаю, что Вы оставались в Одессе после отхода добровольцев.
          Я ему рассказал вкратце об одесских событиях, потом, что на Нежинской все было сравнительно тихо. Квартир не реквизировали, арестов не было...
          Затем я изложил ему мою просьбу о двойном пропуске в Екатеринодар. И он был тут же написан.
          Так мы путешествовали с Екатериной Владимировной не отставая от арестованного Маркса. До сих пор моя задача заключалась только в этом: в способах доставать пропуск для нас обоих. Казалось часто, что события так сгрудились, что дальше нам прохода нет. Но я был настойчив и часто каким-то сновидением угадывал, куда ведет наша дорога. Все наше путешествие было рядом непрерывных счастливых случайностей. И я всегда угадывал нужные события верно.
          В Екатеринодаре все пошло по-иному. До сих пор это было путешествие через неостывшие поля сражений.
          Екатеринодар была маленькая казацкая станица, по случайностям гражданской войны принявшая в себя весь старый Петербург с его департаментами, чиновниками, генералитетом и т.д.
          Все жили и толпились тесно и торопливо. Каждую минуту встречались люди самых разнообразных сфер и областей жизни.
          Прежде всего я начал обход всех добровольческих генералов. Мой общий вид, в котором я попал в эти странствия, - длинная белая рубашка, волосы, перевязанные ремешком, сандалии на деревянной подошве, как тогда все носили у добровольцев, - все это среди чинных и единообразных рядов армии и канцелярий производило впечатление ошеломляющее. И это не было мне невыгодно: меня не заставляли безнадежно ожидать в генеральских приемных. Я обошел всех деникинских генералов, начиная с Лукомского, Драгомирова, Романовского¹и кончая Ронжиным. С ним я виделся не однажды, а довольно часто и регулярно. Он был начальником Судной части, и дело Маркса шло через его руки.
          Мой день проходил в Екатеринодаре обычно - все утро в присутственных местах, канцеляриях и по генералам.
          Из своих старых друзей я нашел здесь Лилю (Черубину) и Лемана². Леман меня познакомил с морским генералом Верховским³, который и приютил меня в своей комнате, в каком-то военном общежитии, где жило много военных. Генерал был немного потерянный, одинокий, без присмотра, любивший выпить и для этого державший на солнце на подоконниках целые серии крепких и слабых настоек на горных и южных кавказских травах. Из более поздних екатеринодарских знакомых мне помнится министр гражданской юстиции ~ не помню его фамилии.
          Не удалось мне совсем познакомиться с генералом Деникиным. Одну ночь мы провели в очень увлекательной беседе с мистером Гаральдом Вильямсом - мужем А.Н. Тырковой⁴, моим старым знакомым по Петербургу и по писательским кругам. Он говорил с увлечением и иронией о современных событиях в Европе и о гражданской войне в России. В разговоре с ним мы пили и выпили неумеренно несколько бутылок кавказского вина. У меня оно разразилось сильнейшим расстройством желудка, так что мне пришлось много раз бегать в туалет. Но все прошло так же быстро, как и началось.
          Чтобы повидаться и получить аудиенцию у Деникина я рассчитывал на Шульгина⁵. Но его в Екатеринодаре не было, он куда-то уехал с морской экспедицией. Проф. Новгородцева⁶, на которого я тоже рассчитывал, тоже не было на месте. Так что все мои лестницы для подъема к вершине власти оказалась отсутствующими.
          Судьба Маркса была такова: в первый вечер прибытия в Екатеринодар его поместили в какой-то в обычное время прекрасной гостинице, теперь отведенной под арестованных. Она была переполнена, и ему пришлось поместиться в каком-то коридоре. У него был припадок грудной жабы и потому его на следующий день перевезли за город в тюремную больницу. Это было прекрасно.

М. Волошин и М. Сабашникова в день свадьбы. 12 апреля 1906 г. Москва.

Дом М. Волошина в Коктебеле. 1910-е гг.

М. Волошин. Одесса. 1919.