Максимилиан Волошин Максимилиан Александрович Кириенко-Волошин  

Аудиостихи




Главная > Воспоминания > "Вся русь - костер..." > М. Волошин. Дело Н. А. Маркса.


 

М. Волошин. Дело Н. А. Маркса.




 

1-2-3-4-5-6

          Генерала Никандра Александровича Маркса1 я узнал очень давно как нашего близкого соседа по имению: он жил в Отузах *(Отузы — татарская деревня в 8,5 километрах от Коктебеля (в сторону Судака), ныне Щебетовка), соседней долине. Узнал я его первоначально через семью Нич. Вера *(Вера Матвеевна Нич (по мужу Георгилевич, ?—1918) — феодосийска, директриса частной гимназии) была подругой его падчерицы — Оли Фридерике2 — и долго гостила у них в Тифлисе и проводила часть лета в Отузах — в Отрадном. Так называлась дача Оли, построенная на берегу моря, в отличие от старого дома в Нижних Отузах, в сторону шоссе, где был старый дом и подвал.
          Н. А. по крови является старым крымским обитателем, и виноградники, которыми он владел в Отузах, принадлежали его роду еще до екатерининского завоевания. По матери он происходил из греческой семьи Цырули, которая за сочувствие русскому завоеванию получила в дар ряд виноградников в Отузах, имеет там на вершине одного из [холмов] — при выходе из деревни — родовые усыпальницы.
          Судьба Маркса была нормальная судьба человека, с юности поставленного на рельсы военной службы. После корпуса он попал в военное училище, а после — на службу кавказского наместника, где прослужил мирно и успешно лет тридцать. Постепенно, в свои сроки, ему шли чины. В 1906 году он был уже в генеральских чинах3. Но здесь произошло очень важное отступление. В России веял либеральный ветер. Он коснулся и Маркса. Он в это время прочел Льва Толстого. Его затронул его протест против войны. Он ездил с Олей в Ясную Поляну, познакомился с ним лично, беседовал и вскоре покинул военную службу, а позже (в генеральских чинах) поступил вольнослушателем в университет4. Окончил его, защищал диссертацию и был приглашен на кафедру палеографии в Археологический институт, где читал курс в течение нескольких лет по древнему Русскому праву. В эпоху Первой государственной думы он примкнул к народным социалистам и фракции трудовиков. В эти годы характер жизни Марксов — они живут в Малом Власьевском пер[еулке] *(В Москве) — меняется и получает характер литературного салона.
          Н. А. записывает “легенды Крыма” и издает их выпусками5. Первые выпуски иллюстрированы К. К. Арцеуловым6.
          Я знаю, что у него бывали многие начинающие поэты того поколения, например, Вера Звягинцева *(Звягинцева Вера Клавдиевна (1894—1972) — поэтесса), которая мне об этом рассказывала в Коктебеле, много позже.
          Хотя Маркс был давно в отставке, однако во время войны 1914 года, как сравнительно молодой (для генерала) по возрасту, он был призван на службу. Но так как он был в это время по чину уже полный генерал *(Неточность: Н. А. Маркс был генерал-лейтенантом, а не “полным генералом”), то ему был поручен ответственный пост начальника штаба Южной армии. Таким образом, центром его деятельности стала Одесса.
          Революция застала его начальником Одесского военного округа. Он, как человек умный и не чуждый политике, вел себя с большим тактом и был, кажется, единственным, не допустившим беспорядков в 1917 году в непосредственном тылу армии, а также предотвратившим в Одессе заранее все назревавшие еврейские погромы. На Государственном совещании в Москве он выступил против быховских7 генералов, то есть Деникина, Корнилова и пр., образовавших после ядро Добровольческой армии.
          Но в военной среде было тогда уже недовольство Марксом за его излишний, как тогда считали, “демократизм”. Но этот демократизм был вполне естественным крымским обычаем. Маркс подавал руку нижним чинам и всякого, кто ни приходил в его дом, гостеприимно звал в гостиную и предлагал чашку кофе. Это, вполне естественное в Крыму, гостеприимство и отношение к гостю вне каких бы то ни было социальных различий рассматривали в военной и офицерской среде как непристойное популярничанье и заискивание перед демократией.
          Большевики докатились до Одессы только в декабре. До декабря весь 1917 год Маркс вел в Одессе очень мудрую и осторожную политику: виделся с лидерами всех партий и поддерживал порядок. В декабре он передал власть в руки коммунистов и уехал в Отузы, где мирно и тихо провел 1918 год, обрабатывая свои виноградники и занимаясь виноделием. В 1918 году я был у него несколько раз в Отузах с Т[ати]дой и снова или, вернее, по-новому подружился с ним.
          На следующую осень, в 1918 году, я надумал поехать в Одессу читать лекции, надеясь заработать.
          Ко мне присоединилась Татида, которая ехала в Одессу искать место бактериолога. У меня были в Одессе Цетлины, которые меня звали к себе. Я заехал в Ялту, а оттуда в Севастополь и Симферополь.
          Это меня задержало, и в Одессу я попал только в 1919 году. Одесса и ее поэты: кружок Зеленой Лампы, Олеша, Багрицкий, Гроссман *(Речь о Л. П. Гроссмане), Вен. Бабаджан8. Я читал лекции и выступал на литературных чтениях, иногда с бурным успехом (Устная газета, Тэффи).
          Одесса была переполнена добровольцами. Потом пришли григорьевцы. Эвакуация. Передача Одессы большевиками. Вечер вступления григорьевцев.
          С момента отъезда из Одессы начинается моя романтическая авантюра по Крыму. Я выехал на рыбацкой шаланде с тремя матросами, которым меня поручил Немитц. Прежде всего не им мне, а мне им пришлось оказать важную услугу: море сторожил французский флот, и против Тендровой Косы стоял сторожевой крейсер, и все суда, идущие из Одессы, останавливались миноносцами. Мы были остановлены: к нам на борт сошел французский офицер и спросил переводчика. Я выступил в качестве такового и рекомендовался “буржуем”, бегущим из Одессы от большевиков. Очень быстро мы столковались. Общие знакомые в Париже и т. д. Нас пропустили.
          “А здорово вы, т[овари]щ Волошин, буржуя представляете”, — сказали мне после обрадованные матросы, которые вовсе не ждали, что все сойдет так быстро и легко. Их отношение ко мне сразу переменилось.
          Через два дня мы подошли к крымским берегам. Мы должны были высадиться в гавани Ак-Мечеть в [...] *(Пропуск в тексте рукописи) и очень удобный заливчик в степном нагорно-плоском берегу, где можно было оставить судно до возвращения9.
          Плавая по морю, мы совершенно не знали, что за нами и что делается на берегу. Слышался грохот орудий, скакала кавалерия, но кто с кем и против кого были эти действия, мы не знали. Не знали и фр[анцузы], которых я расспрашивал. В Ак-Мечети оказался отряд тарановцев, партизанский отряд бывших каторжников, пользовавшихся в Крыму грозной славой. Не зная, как и что на берегу, мы подошли без флага. Нас встретили пулеметами. Я сидел, сложив ноги крестом, и переводил Анри де Ренье. Это была завлекательная работа, которую я не оставлял во время пути. Мои матросы, перепуганные слишком частым и неприятным огнем пулеметов, пули которых скакали по палубе, по волнам кругом и дырявили парус, ответили малым загибом Петра Великого. Я мог воочию убедиться, насколько живое слово может быть сильнее машины: пулемет сразу поперхнулся и остановился. Это факт не единичный: сколько я слышал рассказов о том, как людям, которых вели на расстрел, удавалось “отругаться” от матросов и спасти себе этим жизнь. Нас перестали обстреливать, дали поднять красн[ый] флаг и, узнав, что мы из Одессы, приняли с распростертыми объятиями. На берегу моря стоял дом Воронцовых с выбитыми рамами, развороченными комнатами, сорванными гардинами.
          Нас прежде всего покормили, а потом в сумерках подали нам великолепную коляску (до Евпатории было 120 верст) и помчали нас через евпаторийский плоский п[олуостр]ов по белым дорогам, мимо разграбленных и опустелых мест. Иногда останавливались менять лошадей — и тогда мы попадали в обстановку деревенского хозяйства на несколько минут. И снова начинался ровный и однообразный бег крепких лошадей по лунным степям.
          На рассвете показались крыши, купола и минареты Евпатории, а на рейде мачты кораблей, не могущих выйти в открытое море. Мы въехали в город. Сперва явились в прифронтовую Чрез[вычайную] Комиссию, где нам дали ордена на комнаты в хан *(Хан — постоялый двор (тюркское)). Это был типичный крымский постоялый двор — четырехугольник, окруженный круговым балконом, по которому шли номера. В одном номере поместились три наших матроса, а в соседнем мы с Татидой.
          У матросов, как только мы приехали, началось капуанское “растление нравов”. На столе появилось вино, хлеб, сало, гитара, гармоника, две барышни. “Товарищ Волошин, пожалуйте к нам”. Было ясно, что они решили отпраздновать “благополучное завершение” опасного перехода. Ночью все успокоилось. И среди тишины раздался громкий, резкий, начальственный стук в дверь. Ответило невнятное мычание. “Отворите, товарищи. Стучит Прифронтовая Чрезвычайная Комиссия. Разве вы, товарищи, не знаете последнего приказа: в Крыму по случаю осадного положения запрещено спать с бабами”. В ответ послышалось дикое и непокорное рычание:
          — Мы сами служащие одесского ЧК, и никакого такого приказа мы в Одессе не знаем.
          Тем не менее три барышни были из номеров матросов извлечены и переведены в комнату ЧК, что и требовалось доказать. Снова все успокоилось.
          На следующий день я отправился в город. Город не имел никаких сношений с остальным Крымом: морем нельзя было выйти из порта — на рейде сторожил франц[узский] флот. Железная дорога бездействовала: паровозов не было. Мне захотелось есть, и я зашел в один из еще не закрытых ресторанов. Там рядом с нами за соседним столиком сидела семья. Ее глава, толстый господин в усах и в каскетке, так пристально приглядывался ко мне, что я обратил на них внимание. Дама, пожилая, полная, была прилично одета. Дети — мальчик и девочка — были вполне “дети хорошей семьи”, с ними сидела сухопарая девица, имевшая вид гувернантки. Его самого я определил по виду как “недорезанного буржуя”. Он подозвал мальчика, что-то прошептал ему, и мальчик направился“ко мне и спросил: “Скажите, вы не Максимилиан Волошин? Папа послал узнать”.


          Воспоминания о деле Н. А. Маркса написаны Волошиным в последний год его жизни. Воспоминания представляют собой подневные записи Волошина, датированные им со 2 по 14 апреля 1932 г
          Текст — по рукописи, хранящейся в ИРЛИ.

          1Никандр Александрович Маркс (1860—1921) — генерал-лейтенант, палеограф, профессор археологии, крымовед и фольклорист. Дружба с Н. А. Марксом была для Волошина большим подспорьем в его крымском бытии.
          2 Фридерике Ольга Владимировна (1877—ок. 1900) — дочь первой жены Н. А. Маркса — Аделаиды Валерьевны (урожд. Чарыковой, в 1-м браке Фридерике, 1857—1921) — писательницы.
          3 Чин генерал-майора был присвоен Н. А. Марксу в декабре 1906 г
          4 В университете Н. А. Маркс не учился. Он окончил (в 1910 г.) Московский археологический институт.
          5 “Легенды Крыма” были изданы Н. А. Марксом в Москве (1-й выпуск — в 1913-м, 2-й — в 1914 г.) и в Одессе (3-й выпуск, 1917 г.).
          6 Константин Константинович Арцеулов (1891—1980) — внук Ивана Константиновича Айвазовского, летчик и планерист, художник. Он участвовал в первом всероссийском слете планеристов, проводившемся в Коктебеле в ноябре 1923 г., и общался с Волошиным.
          7 Быховские генералы — участники контрреволюционного корниловского мятежа в августе 1917 года, арестованные после подавления мятежа и заключенные в тюрьму в городе Быхове (Могилевской губернии).
          8 Бабаджан Вениамин Симович (1894—1920) — поэт и художник, руководитель издательства “Омфалос” в Одессе. См. о нем в воспоминаниях Э. Миндлина (с. 413).
          9 Перипетии путешествия из Одессы в Крым Волошин описал также в стихотворениях 1919 года — “Плаванье” и “Бегство”. Последнее посвящается (в рукописи) “товарищам по шхуне “Казак” — Малишевскому, Врублевскому и Борисову, Парфену и Григорию” (первые трое — матросы-чекисты, двое других — команда дубка).

1-2-3-4-5-6

Предыдущая глава.


Рисунок М.А. Волошина

Рисунок М.А. Волошина

Рисунок М.А. Волошина




Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Максимилиана Александровича Волошина. Сайт художника.